В качестве более односторонней формы этой стоической моральной философии следует рассматривать кинизм, который снова выступает в начале христианской эры. Чем более научные составные части стоической философии отступали на задний план перед её практическими требованиями, тем ближе она подходила к кинизму, из которого она некогда вышла; и чем хуже становились, начиная с последнего века римской республики, нравственные и политические условия жизни, тем настоятельнее должна была казаться потребность противодействовать развращённости и бедствиям времени в резкой, но успешной форме древних киников.
Тень этих киников вызвал уже Варрон в своих «Менипповых сатирах», чтобы как можно резче сказать правду своим современникам; письма Диогена, по-видимому, уже ставили своей прямой целью настоящее возрождение кинической школы. Но подметить эту школу мы можем лишь в эпоху Сенеки, который среди киников своего времени чрезвычайно восхваляет Деметрия. Из позднейших киников самые выдающиеся суть: Эномай из Гадары при Адриане; Демонакс, который умер в почти столетнем возрасте в 160 году после P. X. в Афинах; Перегрин, который позднее назывался Протеем и который публично сжёг себя в 165 году в Олимпии, и его ученик Феаген.
Однако, эта школа, интересная в культурно-историческом отношении, имеет для истории науки лишь косвенное значение, как показатель распространённых настроений. Кинизм, который даже у лучших своих представителей не был свободен от некоторых злоупотреблений, у многих служил только предлогом для праздной бродяжнической жизни, для непристойного поведения, для удовлетворения тщеславия через посредство хвастливых выходок, возбуждавших сенсацию. Ни от одного из этих позднейших киников до нас не дошло ни одной новой мысли.
Деметрий, а также, несмотря на свои эксцентрические выходки, Перегрин (которого Геллий, Noct. Att. XII, 11, прославляет, называя его vir gravis et constans) высказывает те нравственные принципы, которые уже давно сделались общим достоянием через посредство стоицизма; Демонакс, который, в качестве философа, был эклектическим исследователем Сократа, пользовался всеобщим уважением за свой мягкий, любезный, человеколюбивый характер; Эномай, в отрывках своего «Изобличённого обманщика», резко нападает на оракулов и в связи с этим защищает свободу воли против стоиков. В качестве проповедников морали эти лица и их единомышленники оказали значительное и, в общем, без сомнения, благотворное влияние на образ мыслей и настроение своей эпохи.
Но ни один из них не прославился какими-либо научными заслугами. Но именно потому, что этот позднейший кинизм был скорее образом жизни, чем научным мировоззрением, его почти не коснулась смена философских систем; он пережил все школы, за исключением неоплатонической, сохранился до пятого века и имел ещё отдельных приверженцев даже в шестом веке.
