Перипатетическая школа после Pождества Христова


Перипатетическая школа вплоть до своего слияния с неоплатонической в общем продолжала идти по направлению, по которому она пошла со времени Андроника. Но её история в эту эпоху известна нам лишь отрывочно. Самыми достопримечательными из её членов, имена которых нам известны, были: около 50 года после P. X. Александр из Эге, учитель Нерона; по-видимому, одновременно с ним Сотион, а может быть, также Ахаик; при Адриане Аспазий и Адраст, один из самых выдающихся перипатетиков; около 150–180 Термин; около 180 года Аристокл из Мессины и С оси ген, дельный математик; около 200 года — Александр из Афродисии.

Деятельность этих лиц состояла, по-видимому, почти исключительно в толковании сочинений Аристотеля и в защите учения Аристотеля; и все, что нам сообщают по этому поводу о них, лишь иногда указывает на сколько-нибудь существенное уклонение от взглядов Аристотеля. Но что и перипатетики этой поздней эпохи не всегда воздерживались от воззрений, которые были первоначально чужды их школьному учению, — об этом свидетельствует пример Аристокла. Этот выдающийся перипатетик допускал, что божественный дух присущ всему телесному миру и действует в нем, и что он становится индивидуальным, человеческим духом, когда он находит организм, способный воспринять его; таким образом, Аристокл понимал божество в стоической форме за душу мира; и его современник, апологет-аристотелик Афинагор сообщает, что перипатетики его эпохи действительно считали божество душой мира.

Это сближение со стоическим пантеизмом отвергает ученик Аристокла, Александр из Афродисии, знаменитый «толкователь». Однако, хотя он хорошо знает учение Аристотеля и успешно защищает его, он также в существенных пунктах уклоняется от него слишком натуралистическим пониманием его положений. Он не только, вместе с Аристотелем, считает одни только единичные существа субстанциями, но и, уклоняясь от Аристотеля, полагает, что единичное само по себе предшествует общему, что общие понятия существуют, как таковые, лишь в нашем рассудке, а их реальным предметом являются лишь единичные вещи.

Далее, в человеке он сближает высшую часть души с низшими, так как он совершенно отделяет «деятельный разум» от человеческой души и толкует его как действие на душу божественного разума; человек сам по себе приносит в жизнь лишь задаток к мышлению («потенциальный разум»), который лишь позднее, под действием божественного духа, развивается в «приобретённый разум»; и в связи с этим Александр более категорически, чем Аристотель, отрицает бессмертие души. Наконец, провидение он целиком сводит к природе или к силе, которая из высших сфер распространяется в низшие и в деятельности которой он отрицает всякую целесообразность, направленную на человеческое благополучие.

После Александра нам неизвестен ни один выдающийся учитель перипатетической философии как таковой; главным центром аристотелевских изысканий стала ещё до конца третьего века неоплатоническая школа; и если отдельные лица, вроде Фемистия, хотели скорее называться перипатетиками, чем платониками, то все же они — отчасти лишь толкователи Аристотеля, отчасти же — эклектики.