Если эклектизму Антиоха удалось изгнать скептицизм из его главного убежища — Академии, то этим отнюдь не была одержана прочная победа над ним; напротив, так как эклектизм возник именно из того, что возражения скептиков пошатнули доверие к философским системам, то он и далее сохранял, в качестве своей предпосылки, это недоверие ко всякому догматическому убеждению, и потому было неизбежно, чтобы он снова принял форму скептической теории. Однако этот новый скептицизм далеко не достиг того влияния и распространения, которые ранее имел академический скептицизм.
Эта последняя школа греческих скептиков, которая, однако называла свою философию не школой или учением, а направлением, рассматривала себя как преемника не академического, а пирроновского скептицизма. После того, как последний угас в 3-м веке, его возобновил, как говорят, Птолемей из Кирены, учениками которого были Сарпедон и Гераклид; учеником Гераклида был Энесидем, который родился в Кноссе и преподавал Александрии.
Эти новые последователи Пиррона тщетно пытались установить какое-либо существенное различие между своим учением и учением новой Академии; влияние последнего на Энесидема (который сам прежде принадлежал к Академии) и его преемников совершенно явственно; о Птолемее же и Сарпедоне мы не знаем, как они относились к Академии, и излагали ли они свою теорию в той общей форме, в какой она имеется у Энесидема; Аристокл считает именно Энесидема возродителем пирроновского скептицизма.
Наряду с академическим и пирроновским течением, в развитии нового скептицизма играла роль и школа врачей эмпириков«, к которой принадлежали многие из вождей новых пирроновцев. Эта школа требовала, чтобы врачи ограничивались опытным чанием действия целебных средств, и считала неосуществимым следование причин болезней стоило только обобщить этот принцип, что бы получить безусловный скептицизм.
Переход Энесидема от академизма к новому пирронизму — даже в том случае, если тот Туберон, которому он посвятил своё главное произведение «Пирроновы рассуждения» — был известным нам другом юности Цицерона — не может быть отнесён ко времени до смерти Цицерона, так как последний не только нигде не упоминает сочинения Энесидема, но и во многих местах говорит, что школа Пиррона угасла. Но и при таком допущении столь раннее выступление Энесидема трудно согласимо с тем обстоятельством, что между ним и Секстом насчитывают только шесть схолархов скептиков; и возникает вопрос, нет ли пропусков в списке этих схолархов, или же средний срок их главенства в школе был исключительно продолжительным, или, наконец, римский покровитель Энесидема не тождествен с Тубероном, другом Цицерона.
Точка зрения Энесидема во всем существенном совпадает с точкой зрения Пиррона. Так как мы ничего не можем знать о подлинных свойствах вещей, и всякому допущению можно противопоставить одинаково сильные возражения, то мы не вправе утверждать что-либо, в том числе даже наше собственное неведение; и именно этим мы достигаем истинного наслаждения — душевного спокойствия; поскольку же мы вынуждены действовать, мы должны следовать отчасти традиции, отчасти же нашему чувству и нашей потребности.
Энесидем пытался обосновать эти принципы посредством обстоятельной критики господствующих понятий и допущений, и между прочим подробно оспаривал годность умозаключения к причинам вещей. Свои главные доказательства он свёл к десяти (впрочем, может быть, лишь к девяти, тогда как десятый был присоединён позднее) «пирроновским тропам», которые все были направлены на доказательство относительности всех наших представлений о вещах, но развивали эту мысль почти исключительно на примере чувственных восприятий.
Если Секст Эмпирик утверждает, что даже для самого Энесидема его скептицизм служил лишь подготовительной ступенью к гераклитовской философии, если он, далее, приписывает Энесидему софистические и антропологические учения, примыкающие к Гераклиту и если такие же учения приписывает Энесидему Тертуллиан, источником для которого служил Соран, то отсюда не следует, что Энесидем позднее перешёл от своего скептицизма к гераклитовскому учению.
Напротив, надо допустить, что Энесидем лишь излагал эти учения Гераклита, не разделяя их. Секст же и Соран были введены в заблуждение сочинением какого-то более позднего неопирроника, который воспользовался именем Энесидема, чтобы, прикрываясь его авторитетом, принудить пирронизм вернуться к стоико-гераклитовскому догматизму.
И среди преемников Энесидема по руководству школой, имена которых дошли до нас, именно Зевксиппа, Зевксиса, Антиоха, Менодота, Фейода, Геродота, Секста и Сатурнина, кроме Секста, неизвестен нам точнее, в качестве философах. С другой стороны, мы узнаем, что Агриппа (неизвестно когда) выставил пять тропов по аналогии с десятью тропами Энесидема; эти пять тропов могут быть сведены к трём основным пунктам: к разногласию мнений, к относительности восприятий и к невозможности доказательства, которое не впадало бы в ложный круг и не исходило бы из недоказанных предпосылок.
Другие шли ещё далее и удовлетворялись двумя тропами, именно, что ничего нельзя познать непосредственно, как о том свидетельствует разногласие мнений и что ничего нельзя доказать из чего-либо иного, так как последнее в этом случае должно быть сначала познано непосредственно. О том, как скептики вместе с тем постоянно трудились над всесторонним и исчерпывающим опровержением догматизма, свидетельствуют сочинения Секста, который, в качестве одного из эмпирических врачей, носит прозвище Эмпирика и был, по-видимому, младшим современником Галена, так что его деятельность приходится вероятна на 180–210 годы после Р. Х.
До нас дошло три сочинения Секста Эмпирика, из которых второе и третье по традиции объединяются под неподходящим заглавием «Против математиков»: «Пирроновские очерки», сочинение против догматических философов и сочинение против рабрата («наук») — грамматики, риторики и математики. Но значительную часть их содержания Секст, без сомнения, заимствовал отчасти от более ранних членов своей школы, отчасти, вместе с ними, от академиков, в особенности Карнеада (Клитомаxa) самое позднее имя, упоминаемое в главном сочинении есть имя Энесидема.
Поэтому его рассуждения могут считаться сводкой всех аргументов, которые обычно приводила его школа для защиты своей точки зрения. В своих рассуждениях критерии, об истине, о доказательстве и доказательных знаках и тому подобного он оспаривает часто с утомительным многословием и с помощью аргументов весьма различной ценности же формальную возможность знания. Он во всевозможных формах нападает на понятие причины; только вопрос о возникновении этого понятия он, вместе со своими предшественниками, оставляет в стороне. В борьбе против некоторых представлений о действующей причине он воспроизводит Карнеадову критику стоической телеологии.
Он находит также и материальную причину или тело во всех отношениях немыслимым.
Он критикует этические мнения, в особенности мнения о добре и блаженстве, чтобы показать, что и в этой области невозможно никакое знание. Наконец, из этих и многих других соображений он выводит давно известные следствия: что при равновесии аргументов за и против мы должны воздерживаться от всякого решения, отказываться от всякого знания и этим достигать душевного спокойствия и блаженства, осуществление которого есть цель всей философии; с другой стороны, такое положение не препятствует нам руководиться в наших действиях не только восприятием, естественными влечениями, законом и традициями, но и опытом, который осведомляет нас об обычном ходе вещей и этим даёт нам возможность составить некоторые жизненные вправила.
В своём внешнем распространении скептицизм Энесидема ограничивался почти исключительно узкими пределами его школы: последний известный нам диадох этой школы (Сатурнин) принадлежал, вероятно, первой четверти 3-го века. Единственным её не школьным единомышленником, которого мы знаем, был ритор полигистор Фаворин, жизнь которого следует отнести приблизительно к 80–150 годам после P. X. Но в качестве показателя научного настроения этот образ мыслей имеет более общее значение, и нельзя не подметить, что он с самого начала содействовал тому, чтобы современный ему эклектизм все более переходил к неопифагорейским / неоплатоническим умозрениям.
