Сократ родился в 470 году до P. X. (по преданию, 7-го фаргелиона), или, самое позднее, в первых числах следующего года. Его отец Софрониск был скульптором, его мать Фенарета — повивальной бабкой. Его юношеское образование, по-видимому, не шло далее обычного уровня; лишь позднейшие писатели говорят, что его учителем был Анаксагор; и утверждение, что он учился у Архелая, исходит тоже не от его современника поэта Иона, а лишь от Аристоксена (Diog. 19, 23, 45 и др.); против обоих допущений говорит полнейшее сочинение Платона и Ксенофонта и те суждения, которые оба вкладывают в уста Сократа.
Поэтому, или позднее он старался расширить свои познания из книг, общался с софистами и посещал некоторые из их лекций, то все же своей философией он, наряду с собственным размышлением, был более обязан тем образовательным средствам, которые тогдашние Афины доставляли каждому, и общению с выдающимися мужчинами и женщинами, чем прямому научному обучению. Он, по-видимому, изучил искусство своего отца; но внутренний голос, который казался ему самому голосом божества (Платон, Apol. 33 С.) и который был позднее подтверждён дельфийским оракулом, побудил его усмотреть его высшее призвание в воспитательном влиянии на других.
От Аристофана мы знаем, что он уже в 424 году до P. X. предавался этой деятельности, а по Платону, он начал её ещё до начала Пелопоннесской войны. Этой деятельности он посвящал себя до конца жизни в самых убогих условиях, под упрёками своей жены Ксантиппы, с полным самоотвержением и без всякого вознаграждения; его не отвлекала от неё ни забота о его семье, ни участие в общественных делах. Будучи образцом непритязательности, нравственной чистоты, справедливости и благочестия, притом исполненный подлинной любви к людям, любезный собеседник, тонкий и остроумный, с ненарушимым веселием и спокойствием духа, — он был для людей самых различных сословий и характеров предметом восторженного поклонения.
Как сын своего народа, он не только неустрашимо и без внимания к опасностям исполнял свои обязанности гражданина как в мирное время, так и на войне, но и во всем своём существе и поведении, как и в своих воззрениях, воплощал грека и афинянина. Вместе с тем в его образе встречаются и черты, которые уже на его современников производили впечатление чего-то странного и чужеродного, какой-то небывалой «атопии»: с одной стороны, прозаичность, рассудочный педантизм, равнодушие ко всему внешнему, которые хотя и согласовались с его наружностью силена, но составляли резкий контраст с тонкостью аттического вкуса; с другой стороны, углублённость в свои мысли, которая иногда производила впечатление совершенной рассеянности, и сила переживаний, которая шла так далеко, что неясное чувство, уже с юношеских пор удерживавшее его от какого-либо шага, казалось ему голосом демона, присущим ему внутренним оракулом; и он полагал также, что во сне он получает пророчества.
Последнее основание всех этих черт лежит в той энергии, с которой Сократ уходил от внешнего мира в себя самого, чтобы безраздельно обратить свой интерес на задачи, вытекающие из духовной природы человека.
