Главным центром эклектизма была, однако, Академия. Уже некоторые из личных учеников Карнеада, как например, Метродор из Стратоники, Эсхин и вероятно также Хармид, отказались от убеждения в абсолютной непознаваемости вещей. Более определённо выразилась эта тенденция у ученика и преемника Клитомаха Филона из Лариссы (по крайней мере в последние годы его жизни).
Филон родился в 160/159 году до P. X., в 88 году бежал в Рим, где он был учителем Цицерона и умер до 79 года. Он не только ставил философии вообще задачу показывать человеку путь к блаженству, но хотел достигнуть этого посредством подробной этической теории, оспаривая ложные нравственные воззрения и внушая истинные; таким образом, он совершенно забывал о том воздержании от суждений, которого Карнеад придерживался и в этике, и, следовательно, не мог оставаться при точке зрения, которая делала спорной истинность всех убеждений.
Поэтому, хотя он и оспаривал вместе с Карнеадом стоическое учение о критерии и считал невозможным абсолютно достоверное знание, постижение вещей в смысле стоического «постигнутого представления», однако он не отрицал всякую познаваемость вещей и доказывал, что и Аркесилай и Карнеад не имели намерения её отрицать: ибо существует очевидность, которая даёт прочное, удовлетворяющее исследователя убеждение, хотя она и не достигает безусловной достоверности понятия.
Таким образом, Филон искал чего-то среднего между вероятностью и знанием.
Несостоятельность этой промежуточной позиции понял преемник Филона Антиох из Аскалона (умер в 68 году до P. X.), который, наряду с Филоном, слушал и стоика Мнесарха и в силу своего несогласия с новоакадемическим учением под конец вступил в спор с Филоном. Этот академик, который был другом Лукулла и которого слушал также Цицерон в Афинах, окончательно увёл Академию от скептицизма к эклектизму.
Если Филон ещё придерживался мнения, что нет ничего абсолютно достоверного, то Антиох вернулся к утверждению достоверного знания и, тем самым, к решительному догматизму. В его возражениях против скептицизма для него, как и для стоиков, особое значение имеет несомненно мысль, что без твёрдого убеждения невозможно разумное устройство жизни. Впрочем, он оспаривал скептицизм и научными аргументами; так, он доказывал, что без истины нет и вероятности, а тем более — очевидности; противоречиво утверждать, что ничего нельзя утверждать, и доказывать, что ничего нельзя доказать; нельзя говорить о ложных представлениях, если отрицаешь различие между истиной и ложью, и тому подобного.
А на вопрос, в чём же следует искать истину, Антиох отвечает: в том, в чем согласны между собой все достойные уважения философы. И, чтобы доказать, что это согласие фактически имеется относительно всех наиболее существенных вопросов, Антиох давал изложение академической, стоической и перипатетической систем, которое должно было показать, что эти три школы лишь в побочных вопросах и скорее словесно, чем по существу, расходятся между собой, — причём, конечно, дело не могло обойтись без довольно значительных неточностей. Ему самому при этом важнее всего была этика, и в ней он искал среднего пути между Зейоном, Аристотелем и Платоном.
И хотя добродетель и достаточна для блаженства, но для высшей степени блаженства необходимы также телесные и внешние блага. Его упрекали в том, что хотя он и называет себя академиком, но в сущности есть стоик; в действительности он не был ни тем, ни другим, был именно эклектиком.
Это мировоззрение, по свидетельству Цицерона, осталось и после смерти Антиоха господствующим в Академии, во главе которой до 51 года стоял брат Антиоха Арист, а потом, по-видимому, Феомнест. Однако, с этим мировоззрением вскоре сочеталась склонность к фагорейским умозрениям, которую мы встречаем уже гонце первого века до P. X. у эклектика Евдора (в этике близкого к стоицизму), несколько позднее у Фрасилла (умер в 36 году до P. X.).
К современникам Августа Суда относит также александрийца Потамона. Этот философ сам называл свою школу эклектической. То, что нам известно об его учении — поверхностном сочетании чужих мыслей, — более всего напоминает Антиоха.
